Все демоны: Пандемониум - Страница 91

— Прости, — сказала демонесса, устало закрывая алые глаза. — Я все никак не могу привыкнуть к тому, что испытываю боль.

— Нам больно, — согласилась Яростная, — но и сладко.

— Продолжай.

— И вот однажды в памяти моей всплыла эта растрескавшаяся, почерневшая от времени картина, на которой не было видно лица и по которой бежали такие же темные, неразборчивые, выцветшие письмена.

Когда Спящий проснется,
Как сонный ребенок,
Оглянется вокруг и удивится,
Весь мир затаит дыхание.
Свет и Тьма подберутся к нему
С обеих сторон,
Лягут рядом, как верные псы,
Виляя хвостами и преданно глядя в глаза.
Когда Спящий проснется,
Две дороги устремятся к нему
С двух сторон горизонта —
Оттуда, где солнце рождается,
И оттуда, где оно умирает,
А он окажется на распутье.
Когда Спящий проснется,
Ему придется выбирать
Между славой и смертью,
Между любовью и ненавистью,
Между Светом и Тьмой,
Между собою и всеми.
Когда Спящий проснется,
Постарайся оказаться подальше,
Дитя мое.

Герцогиня говорила протяжно, нараспев, будто прорицала, хотя маркиза Сартейн знала, что это не так.

— Откуда ты знаешь? — севшим голосом спросила Яростная.

— Вахан как-то прочитал мне это стихотворение. И сказал…

— А Барбелла мне ничего не сказал, — выдохнула Моубрай, даже не дослушав подругу.

— Но ты спрашивала его?

— Нет.

— А я спросила. Мне всегда казалось, что я падала в бездну, когда стояла у этой картины.

— Он объяснил тебе значение текста?

Эдна со странным выражением взглянула на подругу.

— Нет. Он только прочитал сии строки, дабы удовлетворить мой интерес, и тут же взял с меня клятву никогда не пытаться постичь их суть и смысл. Забыть.

— Но ты не смогла?

— Не дать клятву — нет, не смогла. Нарушить ее — тоже нет. Не смогла. И никогда бы не посмела. Но и забыть — тоже не смогла.

Моубрай присвистнула, и рогатая тварь снова возникла в зале, нагруженная напитками.

— Забавно, — произнесла Яростная, утолив терзающую ее жажду огня. — Забавно. Я всегда полагала, что речь идет о Тотисе, сотворившем мир и заснувшем до Судного дня.

— Ты веришь в Тотиса? — рассмеялась герцогиня.

Моубрай едва заметно смутилась, пожала плечами.

— Нет, но я чересчур часто слышала о нем не только от людей, но и от прочих смертных. А это заразно. Я даже стала говорить что-то вроде «Клянусь Тотисом» или «Тотис меня забери», отчего однажды вышел конфуз во время приема у Князя.

— Я тоже толковала этот текст как древнее варварское песнопение либо молитву Тотису, — призналась демонесса. — Вернее, не совсем так: я вообще не задумывалась о нем более и никак не толковала его. До недавнего времени. До тех пор пока один старый замшелый дух, очнувшийся от многовекового сна, чтобы встретить рассвет черного солнца и рассыпаться в прах, не поведал мне свою самую страшную тайну, свой вечный ужас — о Великом Лорде Караффа.

— Поведал или напомнил?

Крылья на спине маркизы Сартейн раскрылись, и отблески пламени заплясали на смертоносных стальных лезвиях. Она поняла, что пришла к Эдне Фаберграсс не зря: пришло время откровенности и — откровений.

Видимо, герцогиня Фаберграсс подумала о том же. Великая провидица не могла не понимать, что лишь исключительные обстоятельства способны помешать ей прозревать будущее и что пробил час великих событий и свершений. Она была уверена, что одна из главных ролей в этом грандиозном представлении отведена ее потомку — нелепому кассарийцу, боящемуся проливать кровь.

Обе демоницы никогда бы не восстали против своего владыки — Князя Тьмы и никогда бы не пошли против его воли. Но если воля его еще не объявлена во всеуслышание, если открытого противостояния нет и не случится, если судьба разыграет карту, которой до сих пор не бывало в колоде, почему бы им не рассмотреть ситуацию с обеих сторон?

В Аду предпочитали не вспоминать о могущественных Павших Лордах Караффа, причинивших немало хлопот молодому тогда еще повелителю Преисподней. Сведения о них хранились в подземных залах личной библиотеки Князя. Самые приближенные и доверенные, облеченные властью особы предпочитали не рисковать попусту — Лордов больше нет, и говорить о них не стоит.

Тем более что Ад кишит безвестными соглядатаями, мечтающими выбиться в вельможи. И вельможами, мечтающими расправиться с соперниками. И могущественными аристократами, метящими в Князья.

Но маркизе Сартейн Эдна Фаберграсс доверяла больше, чем остальным родичам, вместе взятым. Вероятно, это было глупо, и недальновидно, и неразумно. Но она слушалась не разума, а своего ледяного сердца, обожженного болью.

— Напомнил, — медленно призналась она.

— Чем же тебя заинтересовали легендарные Павшие Лорды? — спросила Яростная, заранее зная ответ, но желая услышать его из уст самой Эдны.

И герцогиня Фаберграсс не стала разочаровывать ее. Она твердо посмотрела в сверкающие желтые глаза:

— Тем, что я была супругой одного из них.

* * *

...

Если бы свободно падающий камень мог мыслить, он думал бы, что падает по собственной воле.

Все войны, которые до сих пор вела Преисподняя, отличались безупречной логикой и целесообразностью. И эта не должна была стать исключением.

В свое время, когда дочь Каванаха Шестиглавого сумела удивить всемогущих демонов, объявив о своем желании стать супругой кассарийского некроманта, Князь Тьмы не стал ей препятствовать. Разумеется, ни о каких добрых намерениях с его стороны речь не шла — он бы обрушил на непокорную воительницу всю мощь своего гнева, кабы не своевременная мысль о том, что миром правят Законы.