Существо впало в такую ярость, что болботало, как сердитый уткохвост, застукавший соперника в супружеском гнезде. Опытный ловелас, доктор Дотт принял эти звуки за сдержанное одобрение и продолжил:
— Вы скажете — не время! И черствые воскликнут за вами — не время! Но любовь не смотрит на часы и календари. Ей всегда место и всегда время. Прекрасная! Давайте встретимся через часок у руин старого замка… Так, старого замка здесь нет — а жаль, это очень романтично, — зато во-он там есть чудный ручеек. Я скоро освобожусь, и под сенью плакучих ив мы сольемся в одном пламенном порыве…
— Как же ты меня разозлил, призрак! — рявкнул наконец копьеносец, оказавшийся на поверку Флагероном Огнекрылым, лучшим рыцарем личной гвардии маршала Каванаха.
— Разозлил? — уточнил Дотт, читая между строк. — Вы что, намекаете, что вы… простите за выражение… банальный мальчик?
Демон совершил убийственный выпад, а призрак взвизгнул:
— Хорошенькое дело! Юбку зачем было надевать?
— Это не юбка, — рявкнул Флагерон, — это нижняя часть хитона.
— Что я — юбки от хитона не отличу? — обиделся Дотт. — При моей-то квалификации. И потом, кто теперь носит хитоны? Дикость какая-то. Для чего, по-вашему, придумали штаны?
— Для чего?
— Чтобы не было таких вот душевных травм.
И вконец разочарованный Дотт поплыл дальше — воевать с коварными демонами. Когда следующая волна сражения вынесла его к Зелгу, он пожаловался:
— Вот ведь знал, что им нельзя доверять, а все-таки не удержался. Поверил. Как обманчива внешность. Это самая жестокая драма, случившаяся в моей жизни за последние четыре недели.
Относительно драмы Зелг оказался не в курсе, он как раз отбивался от трех наседавших демонов и, признаться, был немного занят.
В ту самую минуту, когда доктор Дотт обратил свой ласковый взор на новую пассию, неутомимый Мардамон достиг противоположного берега Тутоссы и добрался до Каванаха Шестиглавого. То есть он, конечно, не знал имени этого чудесного демона, но сам его вид не мог оставить жреца равнодушным.
Каванах отдавал войскам очередной приказ, когда кто-то осторожно пощупал его хвост и издал сдержанный стон, какой издают в пароксизме довольства.
— Невероятно! — восхитился чей-то голос, и Каванах повернул к неизвестному самую любопытную свою голову.
Его части завязли у самой кромки воды, встретив отчаянное сопротивление кассарийцев, и маршала посетила разумная мысль — а вдруг это перебежчик? А вдруг он выдаст какую-нибудь полезную тайну или сделает что-то другое в этом же роде?
— Чего тебе надобно, смертный? — прорычал он, стараясь, впрочем, немного смягчить свой грозный голос.
Перебежчик должен чувствовать себя в относительной безопасности, иначе он бесполезен. К тому же маршалу понравились нотки восхищения, явственно звучавшие в голосе нелепого человечка в синей рясе.
— Я говорю, невероятно! Просто блеск! — И человечек потер руки. — Нам бы сюда пирамиду. И сбрасывать с нее кровавые жертвы… Вы разделяете это мнение?
— Чего ты хочешь?!
— Я пропагандирую культуру жертвоприношений, — пояснил Мардамон терпеливо, как скудоумному. — Несу религию в массы. Берем кого-нибудь бесполезного, но совершенно чудесного — вот хотя бы вас — и красиво приносим в жертву на вершине пирамиды. Тут важно добровольное согласие, потому что как же иначе я вас запроторю туда, на вершину?
Каванаху показалось, что у него закружились все шесть голов разом.
А Мардамон, не теряя времени даром, трудолюбиво и тщательно обмерил маршала веревочкой, добытой из-под полы рясы, и огорченно поцокал языком.
— Извините за беспокойство, — молвил он в тот миг, когда Каванах собрался привычно щелкнуть челюстями. — Вы идеальный вариант, но только теоретически. А на практике вы мне не подходите. Такой пирамиды еще нет… Простите.
И исчез.
Каванах поискал глазами своего любимца, рыцаря Флагерона, чтобы спросить у него, что это было, но того рядом не оказалось, и маршал загрустил.
А Флагерон тем временем рыскал в опасной близости от фамильного топорика Топотанов, в первых рядах нападающих. Впрочем, мысли его были поглощены отнюдь не кровавыми подробностями битвы. И, заприметив двух не слишком занятых сражением воинов, он направился к ним, справедливо полагая, что те отдыхают от трудов ратных, а на отдыхе почему бы и не поговорить с приличным собеседником?
— Добрый день, господа! — приветливо обратился он к Галармону и Мадарьяге. — Милорды! Один вопрос.
Галармон как раз переводил дух после ожесточенного столкновения с экоем, а Мадарьяга караулил рядом, чтобы генерала не беспокоили надоедливые враги, а то лезут без передыху, как мухи в скисший суп. Подлетевшего демона он сперва хотел разорвать на части, но тот поздоровался. А согласитесь, не слишком учтиво отвечать на приветствие убийством. И благовоспитанный вампир сдержанно поклонился в ответ.
Галармон тоже не видел причин, по которым один джентльмен должен отказать другому джентльмену в невинной просьбе.
— Да-да, — откликнулся рыцарственный генерал. — Мы вас слушаем.
Демон выглядел несколько смущенным. Впрочем, кто их поймет с такими мордами лица?
— Вы случайно не видели поблизости любезный черный халат с прекрасными синими глазами? — спросил Флагерон.
— A-a, это вы о Дотте? — уточнил Мадарьяга, и глаза его загорелись оранжевым опасным огнем. — А может, я сойду? Разомнемся.
И он выразительно оскалил белоснежные клыки.
— Вы не поняли меня, — неожиданно миролюбиво откликнулся демон. — Мне не для поединка. Мне бы поговорить…